Трудно быть Пацификой...

Здесь собраны текстыпрошпырька

Шпирки, которые нас удивили (Шпирок покупает ведро).

Сдохнуть как давно я сидела спиной ко всему миру и втыкала в чюдную эхоконференцию РУФЭНДОМ ХИППИТОЛКС, мяхкую, как вата.

- Это Серж Шпирко из Ужгорода, он носит на голове сантиметр, сходите кто-нибудь с ним за тортом! – сказал Сэм и легонько подтолкнул Сержа Шпирко из Ужгорода.

Мяхкий, как вата, ОВЕСРАСТЕТ не шел ни в какое сравнение с настоящим тортом.
- Кто ты по жизни, чувак? Кто ты по специальности? – спросила я полчаса спустя, давясь тортом.
- Физик! – встрял Сэм.
- Физик-Теоретик, - важно уточнил Серж Шпирко из Ужгорода и ловко поправил сантиметр, оставив в волосах изрядный кусок пражского.

Этим летом на подъездах к Радуге мы обнаружили, что кое-что забыли. Это «кое-что» было не меньше, чем котел.
- Ничего! – успокоил меня Шпирок. – Мы купим котел в магазине. Или лучше чайничек… Эмалированный чайничек в трогательные розочки… И будем варить в нем гречку.

Цены на эмалированные чайнички в ближайшем магазине несколько поколебали профессора.
- Мы купим неэмалированный… Простой купим. Все равно ведь закоптится, да?
- Жопа твоя закоптится! – сказала я (и как в воду глядела).
- Или вот еще выход – котел нам Xbcn.kz привезет! – обрадовался Шпирко, довольный, что ему не придется переплачивать за розочки.
- Жопу твою Xbcn.kz привезет, - еще больше помрачнела я. – Он как раз через неделю приедет. А неделю эту жопа тебе все равно не понадобится – котла нет, значит и есть все равно будет нечего.

По лицу Профессора было заметно, что он предпочитает неделю без жопы эмалированному чайничку за 300 денег российской федерации.
- Ведро купим, - решил профессор, - у местных жителей.

Моими молитвами мы посетили-таки альтернативное сельпо.
- Чайника нет! – обрадовался Шпирко, оглядывая полки. – А вот ведро - есть, смотри какое!

На полке и правда было чудесное ведро, совсем недорогое. Но был в этом ведре один недостаток.
- Оно пластиковое, – сказала я.
- А ну и что! – ответил Физик-Теоретик. – Кипятят же воду в бумажном пакете! Значит, можно и в пластиковом ведре!
- Да, отличное ведро, - подыграла я смешной шутке, - оранжевое. Пошли, Шпирок. Без жопы – так без жопы, чего уж там.

Вчера в гостях у Пернатого Друга не пойми откуда вспомнились соленые шоколадные яйца Шефа оранжевые пластиковые ведра Шпирка.
- А тогда Шпирко смешную шутку пошутил! - заливалась я. – В пакете, говорит, можно, значит, и в ведре можно!

Все дети засмеялись. Не смешно было только Физику-Теоретику.
- Нет, ну а почему, собственно, нет? – спросил он, и все поняли, что Шпирок не шутит.
- Видишь ли, Физик-Теоретик, кандидат наук. Пакет – гигроскопичен. Ведро – нет. Оно расплавится раньше, чем закипит вода.
- Я в детстве Перельмана читал! – открыл козырь Профессор.

Дети зарыдали.
- Не рассказывайте мне про гигроскопичность, бля-бля! В деле кипячения воды в пластиковом ведре не последнюю роль играет ТЕПЛОПРОВОДНОСТЬ!!! – занервничал Профессор.

И тогда мы усвоили, что значит Физик-Теоретик. Физик-Теоретик – это такой человек, которому бесполезно доказывать, что гигроскопичность поколотит теплопроводность с ручною и с ножною, и уж совсем не до теплопроводности будет, когда у негигроскопичного оранжевого пластикового ведра проплавится дно и вода зальет костер.
- Это еще не факт! – ответит на это Физик-Теоретик и отправится производить сложные расчеты.

Физики шутят

Попросила как-то ssh написать мне кусочек статьи о пилигримках. Так сказать, словами очевидца. Для студенческого журнала – поприличнее, значит, чтобы дети не пугались вовсе, а наоборот, удивлялись, сколько в мире прекрасного и необычного. Шпирко ответил, что задача ему понятна, а потом прислал следующее*:

"Так, значит, "пилигримка"...

Пo-пoльски oнo - "pielgrzymka". Этo палoмничествo. вариант целoвания жoпы хэнка, впoлне присущий западнoй катoлическoй культуре, не бoльше. герoи "кентерберийских рассказoв" рассказывали свoи байки вo время такoй же вoт пилигримки. в oднoй пoльше их сooтветственнo дoхуя и бoльше.Отметим oдин из oчень распрoстраненных маршрутoв П. (я не знаю на самoм деле, существуют ли другие варианты и скoлькo их пo сравнению с этим) - этo маршрут, кoтoрый мoжет начинаться в разных местах, нo заканчивается в храме в гoрoде Честoхoва, этo в середине пoльши, на юг oт варшавы, где-тo на пoлдoрoге между варшавoй и южнoй границей.

Храм (или мoнастырь?) там - этo... ну примернo как у нас сoбoр василия блаженнoгo -все на негo дрoчат и вoспевают. Мицкевич, например, вoспевал... там еще нахoдится какая-тo крутая бoгoматерь, ну и все хoдят на эти самые пилигримки туда. Этoт мoнастырь в Честoхoве знаменит главным oбразoм тем, чтo в 16?? вo время вoйны сo шведами егo (шведы) так и не смoгли взять, ну а пoсле тoгo, как oни там oтсoсали, их пoстепеннo пoпрoгoняли и из других частей пoльши; тo есть этo чтo-тo типа их сталинграда, oтсюда еще и дoпoлнительный пиетет пo пoвoду этoгo места.

Hаскoлькo знаю, пилигримки пoд Честoхoву начались примернo тoгда же (?) и прoвoдились каждый гoд. Еще, например, рассказывают истoрию прo oдну из таких пилигримoк 17?? гoда, кoгда путь к Честoхoве лежал через тoгдашнюю гoсграницу с Германией или Aвстрией. Тoгда участникoв пилигримки на oднoй из пoлян в oкрестнoстях этoй границы встретили вoйска и всех перебили.Hу вoт такая предыстoрия, вернее, неoбхoдимый кoнтекст.

Теперь чтo касается сoбственнo "хиппoвскoй пилигримки". Как явствует из предыдущегo, этo всегo лишь oдна из разнoвиднoстей oчень мнoгих пилигримoк (кoтoрые oканчиваются пoд честoхoвoй, или ченстoхoвoй, транскрибирoвать, кстати, мoжнo oбoими спoсoбами с oдинакoвoй пoгрешнoстью). Традиция этoй пилигримки идет тo ли с начала 1970-х гoдoв, тo ли даже с кoнца 1960-х, надo кoвыряться в истoчниках и утoчнять. Она связана с именем весьма харизматическoгo ксендза пo имени Andrzej Szpak , сoбственнo, этo какoй-тo странный случай действующегo, нo хиппующегo ксендза. С самoгo начала oн является бессменным oрганизатoрoм и "рукoвoдителем" этих пилигримoк.

Гoвoрят, началoсь этo с тoгo, чтo на
какoм-тo сбoрище хипoв oни пoпрoсили oтца Шпака тo ли oтслужить им мессу, тo ли вooбще прoвoдить их в их пилигримке, ну и с тех пoр так и пoшлo... Hу а структура сoвременнoй хиппoвскoй пилигримки пoхoжа на oстальные, тoлькo за вычетoм тoгo, чтo в нее идут фрики. Она называется даже oфициальнo "всеoбщая пилигримка мoлoдежи всех дoрoг", как-тo так, хoтя пo кoнтингенту oна напoминает русскую радугу. Она прoвoдится в первoй пoлoвине августа. Кульминациoннoе сoбытие пилигримки - тoржественный вхoд в Честoхoву и главная церкoвная служба где-тo там; пoсле вхoда в Честoхoву нарoд еще нахoдится там лагерем нескoлькo дней.

Hу а пo пути эта пилигримка oтличается oт других, например, тем, чтo там в пути имеют местo всякие сейшена, фаер-шoу и пр. Hу а oт привычнoгo нам спoсoба времяпрoвoждения, характернoгo для этoй субкультуры, oнo oтличается тем, чтo впереди с энтузиазмoм тащат oгрoмный шест с гимнастoм и с энтузиазмoм же бегают oтправлять религиoзные надoбнoсти в кoстелах пo пути и прoстo так, на прирoде oт души.

Hам этo, вoзмoжнo, пoкажется весьма диким. Hу этo как если бы на радугу приперся взвoд пoпoв с кадилами и лoшей ришским и вместo пау-вау трижды в день пo часам кoзлoгнусил; вернее, еще бoлее адекватная аналoгия - если бы еще при этoм каждый раз устраивался всеoбщий крестный хoд вoкруг лагеря, и пoдавляющее бoльшинствo нарoда в этoм участвoвалo с энтузиазмoм и пo внутренней пoтребнoсти. хoтя ктo их знает -ведь "внутренняя религиoзная пoтребнoсть" весьма плoхo oписывается в рациoнальных терминах, и тoт же oм сo стoрoны, вoзмoжнo, выглядит еще бoлее чудoвищным и иррациoнальным мракoбесием".

*текст приводится в сокращении

Казалось бы, причем здесь революция?..

Ну не люблю я кафе в гастрономе. Для меня любое кафе в гастрономе, как и пятнадцать лет назад, – это такое специальное место, где тщетно пытаешься заглянуть на высокий столик, но видишь, в основном, сухие сопли посетителей, аккуратно намазанные снизу на столешницу, а родители отказываются покупать тебе второй молочный коктейль.

Зато Шпирко кафе в гастрономе очень любит. Ни одного не пропускает. Бывало, хочешь пошутить, скажешь, ткнув неопределенно пальцем: "Смотри, Шпирок, - гастроном!" - а профессора и след простыл. Иной раз все гастрономы исходишь, пока его найдешь.

Феномен сей, конечно, имеет свое логическое объяснение.Возможно, наше восприятие гастронома, и правда, складывалось с разных позиций – престарелый профессор видел свежепротертую столешницу, а я – тыльную ее часть. Подозреваю также, что Доктор Шпирко, в силу своего почтенного возраста имел достаточно денег для покупки неограниченного числа повторных молочных коктейлей.

И все же.

Чистая, влажная, разящая хлоркой пластиковая столешница "стоячего" гастрономического столика – своеобразный идеал заведений общепита для милого Профессора. И не только общепита. Кафе в гастрономе – мощнейший символ, воплощающий в себе все, что не является "буржуйством"*.

Например, такси – несомненное буржуйство. Особенно – заказанное по телефону. Другое дело – пойманный на улице ободранный "москвич", пусть даже за ту же цену. Главное – чтобы в облике транспортного средства проглядывала вожделенная столешница.

Книжные кафе типа "бабуина", где посетитель оказывается под неизменной зоркой опекой сразу двух "агентов" заведения – официанта и "библиотекаря" - сильнейшая "пытка буржуйством". Долго и пристально рассматривает профессор принесенное меню, уделяя внимание графе с ценами в ущерб всем остальным графам. Когда оказывается, что идеальной цене соответствует наименование "кусочек лимона", лицо профессора немедленно мрачнеет. Он решает переменить тактику. На этот раз объектом пристального внимания оказываются наименования, из которых Шпирко пытается сделать вывод о "пролетарскости" и допустимости данного блюда в своем рационе.

Так, некоторое время он выбирает между печеным картофелем с кошерным названием "Октябренок" и неким "рисом с овощами". Видимо, "Октябренок", несмотря на явно пролетарское название, отдает арбатскими лотками для иностранцев, и выбор делается в пользу риса. Итог: профессор имеет на своей тарелке стограммовую пасочку риса с одинокими и грустными вкраплениями горошка с кукурузой. Цена пасочки эквивалентна стоимости годового рисового запаса средней китайской семьи. Но он удовлетворен - в облике пасочки за версту узнаваем гастроном.

Отношения с бабуиновским "библиотекарем" складываются хуже. "Чем я могу вам помочь?" - спрашивает библиотекарша, преданно заглядывая Шпирку в лицо. Разумеется, она поступает подобным образом со всеми посетителями, поскольку ей за это платит заведение. Но правила гастронома, очевидно, гласят, что, во-первых, никто не станет улыбаться тебе задаром, а (во-вторых) если и станет, то ожидая платы лично от тебя. И вместо того, чтобы объяснить, что последнее десятилетие он не читает ничего, кроме Сорокина (а также научной литературы по теоретической физике), и попросить проводить его к соответствующей полочке, Доктор нервничает и принимается полемизировать с библиотекаршей в надежде, что эта незатейливая беседа с умным человеком заменит ей деньги, которые она старалась от него поиметь.

Настоящая гроза случается перед самым выходом, когда "библиотекарша" делает несмелую попытку отобрать у профессора книги. "Вы что-то выбрали?" - учтиво спрашивает она. Этот вопрос она задает всем посетителям перед тем, как унести их книги обратно на полочку. Вопрос означает: "Я могу уносить или вы хотите что-то купить? Если вы хотите купить, можете заплатить за книгу непосредственно мне". Стоит ли говорить, что для Шпирка ситуация выглядит несколько иначе: Доктор прекрасно понимает, что мегера, не выпросившая у него кровно заработанных и уже почти отданных за рис денег вначале представления, силится отобрать их сейчас. Он ожидал этого вопроса все время, пока читал книги. Он готов к обороне. И он нервно шипит, указывая на меня: "Она, она уже купила! Я что – тоже обязан что-то купить? Или с вас и одного хватит?"

Естественно, институт "чаевых" противоречит этикету гастронома. Итог - очередная комичная ситуация.

Но! Профессор отнюдь не жаден. Он открыт лицом, душой и кошельком.
Просто способ передвижения на поезде видится ему "буржуйским". Хуже может быть только передвижение на поезде с купленной у проводника постелью. Профессор предпочитает преодолевать длинные расстояния на перекладных, автобусах и оленях. Переплачивая втрое больше стоимости билета на поезд. Посещая во всех транзитных пунктах… догадайтесь, что?

*Нет, слова «буржуйство» профессор не произносит никогда. Для выражения любой эмоции ему хватает простого «бля-бля» с характерным размахиванием руками.

Как мы Шпирка полюбили.

Раньше мы любили Шпирка и вполовину не так сильно, как сегодня.
- Ну все, Шпирок, - сказала я, чуть только стало ясно, что наши пути вскоре разойдутся: профессор, во что бы то ни стало, хотел проделать путь Юрьевец-Кинешма на легком катере спустя 5 часов, в то время как мы с pigglet собирались встретить предполагаемое время отхода Шпирковского Катера где-нибудь в Иваново, воспользовавшись автобусом. Автобус, по мнению профессора, был не слишком хорошим транспортным средством, о чем он нам и сообщил, попутно вылизывая обертку из-под мороженого:
- Бля-бля! – сказал Шпирко, разбрызгивая во все стороны молочные капли . – Автобус – это же, бля, отстой полнейший! Едешь, трясешься, бля-бля, угаром дышишь!
- Ага, - ответили мы и вошли в кассовый павильон.
- Вы идиоты! – орал Шпирко, вбегая за нами в павильон. – ПосмОтрите, какими вы приедете в Кинешму! Вас же растрясет нахрен! Только мудаки ездят на автобусе, когда есть катер! Двадцать рублей – за что? За час газенвагена!
- Два билета до Кинешмы, - сказали мы и протянули деньги в окошко. Денег нам хватило ровно на два билета, дальше мы планировали ехать по трассе до Москвы, а в Москве - ходить в обменник.
- Бля-бля! Бля-бля! – не унимался профессор.
- Ну все, Шпирок, - удовлетворенно подытожила я, садясь в автобус. – Увидимся. Когда-нибудь. Где-нибудь, да?

Профессор прошипел свое обычное, помахал характерно руками и исчез.

Автобус завелся.

- Подождите, водитель! Там еще пассажиры! – засуетились бабульки.

Вместо пассажиров в автобус вошел Наш Шпиркатый Друг.
- Двадцать рублей, бля-бля! За газенваген! – сказал он и плюхнулся рядом с нами на сиденье.

Лиха беда – начало.
- Ну все, Шпирок! – радостно выпалила я, едва мы приехали в Кинешму. – Ты - в жопу, мы – домой.

Вместо ответа профессор прикупил еще кока-колы, йогуртов и мороженого, после чего захотел менять доллары. Мы задержались посмотреть на здешний обменник, заранее сомневаясь в успехе мероприятия.
- Есть здесь обменник? – интересовался Шпирко у прохожих, уверенных, что они видят инопланетянина.

Обменника в Кинешме не было, зато был магазин ритуальных принадлежностей с говорящим названием «Ритуал», который, следуя нехитрой логике тамошних креаторов, с таким же успехом мог называться «Магазин», или попросту «Принадлежность».

Ближе к трассе стало понятно, что мы и дальше будем передвигаться неделимой женской тройкой.
- Пока, Шпирок, - засуетилась я, - было приятно с тобой ехать, и все такое.
- Съешьте еще мороженого, кока-колки там, а я пока сбегаю в буфет, - ответил профессор и исчез.

Из буфета Шпирко вернулся, груженый дополнительными кока-колой, йогуртом и мороженым, а также тремя билетами на дизель до Иваново.

Обстановка прояснилась – до Города Невест мы были обречены ехать в обществе профессора, пыхтящего и матерящего все и вся, сдабривая нашу поездку Джентльменским Набором Шпирка.

В дизеле было так себе. Духота и запах носков подействовали на Шпирка удручающе, и он заинтересовался Пигглетовким катафотом. Катафот, по мнению профессора, должен бы быть не желтым, а белым – дескать, стопщику с белым катафотом машины на трассе чаще останавливаются. Затеялся спор.
- Бля-бля! – не выдержала я. – Какой, к чертям, катафот! Мы в гребаном дизеле едем! По твоей, между прочим, милости.

Шпирок заткнулся и выпил еще йогурта.

В Городе Невест я сглотнула тягучую сладкую слюну и впервые поняла, что больше всего в жизни я ненавижу кока-колу, йогурты и мороженое. И Профессора.
- Ну все, Шпирко! – в который раз сказала я. – Было очень приятно с тобой ехать. Надеюсь, еще увидимся.

Надежда оказалась не напрасной. Шпирко вернулся ровно через пять минут, едва посмотрев расписание поездов.
- Надо деньги поменять, - сказал он.
- Если поменяете, - вздохнула я, - купите мне соленый огурец.

И осталась с рюкзаками, а профессор с pigglet отправились искать обменник. Видимо, искать пришлось недолго, потому что через полчаса Шпирко вернулся, неся… Как бы вы думали, что? Кока-колу, йогурты и мороженое. И бьющегося в истерике pigglet.
- Огурца мы не купили, мы купили три билета! - прорыдал несчастный. – На автобус! До Москвы!

Ночь в автобусе в обществе Шпирка вкупе с отсутствием соленого огурца повергла меня в панику.

Но все вышло не так уж и плохо, если не считать того, что pigglet начало пучить от кока-колы.
Мы приехали к трем вокзалам, и я сказала пости обреченно:
- Ну, пока, Шпирко. Мы едем к Слонику
- К Слонику? Отлично, я с вами к Слонику.

Следующие четыре дня мы отлично прожили у Слоника. Шпирко регулярно поставлял новые КК, ЙО и М. Мы разбавляли ассортимент тем, что считали съедобным.
Слон пил кефир.
- Бля-бля! – завопил Шпирко однажды утром, не обнаружив в холодильнике ничего, кроме наших макарон и трех литров Слониковского кефира. – В этом доме – что, принято есть всякую гадость?

На пятый день мы проехали до Юго-Западной, потом еще немножко, и вышли на трассу.
- Пока, Шпирко! – в который раз сказала я.

Когда мы отошли на безопасное расстояние, оказалось, что профессор идет за нами. Мысль о неделимой женской тройке материализовалась. После небольших препираний профессор уехал один.
- Спокойно как без Шпирка, правда? – спросила я Буркацкого спустя полчаса.
- Ага! – отозвался тот.

В эту же минуту на обочине прямо перед нами притормозил КамАЗ. В КамАЗе сидело волосатое и очкатое нечто, характерно размахивало руками и выкрикивало неслышное через стекла «бля-бля!»…

На российско-украинской таможне мы зашли в магазин.
- Вот это да! – удивилась продавщица. – Что-то много вас сегодня. Час назад тут был такой лохматый в очках.
- Купил что-то? – осторожно спросили мы.
- Да… Йогурт, мороженое… Последнюю кока-колу ему продали…

И тогда мы поняли, что полюбили Шпирка.

И любим его до сих пор.

И каждому, кто скажет о нем плохо, мы голову оторвем.

Главная ёлка страны.

Сегодня Шпирок, остервенело жуя ирис «Золотой ключик», проводил для своих зубов марафон под девизом «Останется только один». Сошедшие с дистанции зубы немедленно выплевывались на ладонь и некоторое время укоризненно разглядывались, ибо не было оправдания их предательству по отношению к профессору, у которого в запасе еще оставался довольно увесистый кулечек «ключика». Кулечек по плану доставался единственному уцелевшему зубу в качестве суперприза. Мы с Эмилем лениво обзывали друг друга письками и делали ставки, попутно догадываясь о смысле расхожей в наших кругах фразы «это Шпирку на один зуб».

И ничуть нам не было его жалко. Потому что, с зубом или без, главная писька в мире – это Шпирко .

Я вам щас расскажу, как я однажды болела.

Я заболела на радуге 2001 во время концерта в деревне, как раз, когда самая дубасня началась. Ну, мне, конечно, дубасня не в дубасню – я как раз под забором блевала и чувствовала себя прескверно.

А в палатке совсем беда случилась. Температура моя, за неимением градусника называемая «бля-бля» и «пиздец какая», вскоре совершенно вывела меня из строя. Всю ночь я проработала обогревателем, а наутро Шпирок пошел в деревню за кока-колой, йогуртом и мо антибиотиком.

В это время в лагере pigglet обдумывал технические тонкости перевозки трупа на родину из зажопья места слияния трех рек, где все мы собрались во имя вселенной и хлебной корочки Трех Радужных Ценностей.

Пятачка смущало одно – традиционный рейнбов-труп, во имя вышеупомянутых Ценностей переправлявшийся в нетрезвом состоянии через место слияния пресловутых трех рек, уже имелся. А по закону жанра больше одного трупа на одно мероприятие не полагалось.

Поэтому, поразмыслив еще с полчасика, pigglet вызвал фельдшера. Рейнбов-фельдшерица, рассмотрев, как следует, сперва меня, затем – Пятачка, собиравшегося на хрупком своем горбу транспортировать мою тушку и два стопятнадцатилитровых рюкзака, битком набитых топорами, котлами и росой на карабине, отправила последнего собирать гербарий. Долго, очень долго рассказывала она ему, чем ромашка аптечная отличается от ромашки полевой.

Тем временем вернулся Шпирок с набором юного сурка Шпирка и антибиотиком. Доктор наш на то и доктор, чтобы со сдобной мордой залезть в палатку и скормить мне хорошенько антибиотика, а затем отправиться на полянку собирать гербарий в обществе Буркацкого. Они собрали, надо думать, очаровательные цветы, попутно разделив между собой упаковку антибиотика с целью облегчения ухода за больным путем посменного дежурства.

Санитар – он на то и санитар, чтобы, начавши с малого, со временем быть к большому крюку приставленным.

Тем временем суки сварили свой букет в одном литре воды и, откушамши, обнаружили, что ромашка была далеко не аптечная.
- Хрен с ней, - сказал pigglet, сплевывая отвар обратно в котел и морщась от отвращения, - выпьет и такую, все равно не жилец.
- Ага! – обрадовался Шпирок, ловко перемешивая плевок малым крюком.

Затем суки сделали привычные сдобные морды и напоили меня «вкууусным ромашковым чаем».

Но я все-таки выжила.

И вот почему.

Санитары мои, антибиотик разделившие, забыли о посменном дежурстве договориться по-человечески. Поэтому в один день дали мне двойную дозу этого антибиотика, отвечая на мое: «Вы гоните, я десять минут назад принимала, это уже пятый раз за день!» маньячески-терпеливым: «У тебя жар, ты неадекватно воспринимаешь время».

Позже они назвали свою оплошность «Ударной дозой, спасшей мне жизнь».

Ну, когда доза спасла мне жизнь, я выползла на полянку на солнышке погреться. Села и на солнышко щурюсь. А Шпирко как раз вспомнил о большом крюке и во что бы то ни стало решил до него дослужиться. Окрыленная этой целью, сука не поленилась дойти до родника, набрать полуторалитровую бутылку ледянющей водицы и вылить ее мне на голову.
- Против перегрева! – флегматично объяснила сука.

Ну вот, теперь вы знаете, кто главная ёлка страны писька в мире.

Ей-ей

Я, кстати, была октябренком. Тогда не говорили «вступила», тогда говорили «приняли». Меня приняли в октябрята в г.Батагай Якутской области (респ.Саха), задрипанном, по сути, поселке с одной-единственной школой и единственной же постелью на 10 тыс. жителей, и я была счастлива не меньше, чем произойди это под главной елкой страны. Смущало одно – помимо торжественной части была еще и праздничная, в ходе которой будущие октябрята должны были исполнять песню. К своим восьми годам я знала множество замечательных песен, приличествующих случаю, в том числе «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут», несомненный хит моего детского сада в жарком городе за тысячи километров от республики Саха. Однако наши будущие вожатые придумали песню получше: на первом в жизни октябрятском утреннике, под портретом Дедушки Ленина мы должны были исполнять следующее:

Мы танцуем буги-вуги, поворачиваясь в круге.
Буги-вуги, ей-ей!

А что, подходящая песня для внучат Ильича.

Через много лет эту историю я рассказывала в узком кругу. Когда, давясь, как и пятнадцать лет назад, смехом, я произнесла первое «буги-вуги», не заплакал только ssh. «А что смешного? –спросил он. – Мы пели точно такую же песню…»