Сноб

Бедную мою впечатлениями жизнь только поезда и пополняют. Сам поезд, до-поезда и немного-после равны по насыщенности кварталу в среднем КБ или неделе в некрупной деревне на двести жителей, не говоря уже о моей, равномерной и разграфленной.

До-поезда было неподражаемо. Станция Тургеневская, не подходящая нам ни в фондю, ни в рататуй, ни в особый конный полк чапаевской дивизии, и мы со Снейк, являющие собой интерактивное воплощение вербальных конструкций типа «научный путешественник – не бомж», «молдавский цирк переезжает» и «тяжела жизнь детей-блокадников» оказались достойным началом для последующего поезда.

Что до этого самого последующего поезда и анонсированных выше впечатлений, то уютного полумрака салона (свет сочли нужным не включать), неистово вопящей шарманки (шарманку сочли нужным не выключать), пьяного в хламину проводника («я щас такое сделаю, весь вагон меня уважать будет!») и хорошо знакомых нам вуйков («я дытыни куклу купил, дывысь, яка прынцесса, на батарэйках, пад Путина поет!») с головой хватит, чтобы сделать незабываемой даже свадьбу менеджеров среднего звена, а о поездке на верхней боковой полке (плюс две таможни и необходимость посещать туалет) даже и речи нет, нет, нет.

Собственно, таможни проходят куда незаметнее, чем туалеты, и так будет всегда, пока на страже первых стоят худосочные интеллигенты с апатичными овчарками, а вторые надежно охраняются хорошо знакомыми нам вуйками. Сложите два и два – и без труда поймете, какого рода замещение необходимо предпринять в этой области, а в качестве катализатора мыслительной деятельности – этюд на текущую тему, игра «дойди до сортира» повышенной сложности, с пьяным в хламину проводником на одном из принимающих концов:
- Дьэвочка! Дьэвочка! Твое здоровье, дьэвочка! (приветственно поднимая пластиковый стакан)
- Карова, от жеш карова! (увесисто заезжая ногой в висок при попытке присесть на второй полке и не встретиться при этом с третьей)
- Мы любим тебя, любим! (вытирая извозюканные курицей руки о вельветовый карман бенеттоновой юбки).

Вагон поезда кажется мне удивительно унизительным изобретением. Куда более унизительным, чем «здравствуйте, мы путешествуем автостопом, можно с вами сколько-нибудь по трассе в сторону зажопья, куда нас зачем-то понесла нелегкая», и даже чем «здравствуйте, мы путешествуем все тем же автостопом, а в парадном вашем решили чутка переночевать, какая у вас милая собака». Все эти подштанники, и тапочки, и курица, и обнажение быта на чудовищно малых квадратных метрах. И яичная скорлупа.

Сама я вот уже третьи сутки напрочь не дышу носом. Ночами снятся неиллюзорные душегубки Аушвица, простите мне такое сравнение, но правда, правда. Отбитый кусочек переднего зуба и ошметки эпидермиса в волосах, размеры которых заставят зеленеть от зависти даже чернобыльский лопух – не мойте голову стиральным порошком, как урезонивала своих читателей «Работница» за тот самый март семьдесят третьего, - все эти мелочи дополнят милый сердцу некоторых образ.

События последних дней заставляют усомниться в том, что хоть кто-то понимает меня хоть сколько-нибудь верно.

Еще – вдогонку к предыдущему. Унизителен вот этот вот ночной обход погранцами сонных сусликов, побудка и снотворное, «ваш паспорт, пожалуйста» и сличение лиц – нынешнего, припухшего и неумытого, и паспортного, из которых еще неизвестно, которое лучше.
Последующее «Счастливого вам пути!» унизительно тоже.

Раньше, как известно, меня регулярно перетряхивали. «Повернитесь», - просили меня всегда, иногда – «пройдитесь» или там «дотроньтесь до кончика носа». Парное катание с

pigglet и вовсе сулило неожиданные повороты, в процессе которых он непременно извлекался из-под тройного тулупа и начиналось параллельное вращение свинки со сменами ног, а также лутц-шпагат в два оборота, и все это – с целью выяснить, куда подевался тот милый задрот пубертатного возраста, увековеченный в глянце, откуда взялся этот небритый мужичонка спорной национальности и сомнительного вероисповедания, а главное – что, что именно этот второй сделал с тем первым.

Теперь, когда мы со свинкой, к долгожданной радости нашей, наконец постарели и вклеили в паспорт более адекватное и соответствующее реальности, данной погранцам в ощущение, меня будят исключительно с целью полюбопытствовать на предмет моей фамилии и искрометно пошутить насчет Муму. Самым искрометным был позапрошлый погранец, который, после долгого и хорошо заметного мыслительного процесса, разительно отличился от предыдущих:
- Ээээ, - сказал он, сосредоточенно перелистывая гроссбух, - а вы… совершенно случайно, не... дочка… знаменитой писательницы?..

Уверена, сердешный Тургенев в ту ночь перевернулся в своем гробу куда больше, чем я на своей верхней полке, с которой имею обыкновение падать.

Так вот, заполняя прошлой ночью миграционку для едущего рядом подслеповатого божьего одуванчика и все еще не оставляя надежд на последующий более или менее здоровый сон, я увидела нечто, что заставило меня покрыться потом – единственной холодной вещью в вагоне с неработающим кондиционером. В паспорте одуванчика, черным по розовому, значилось:

Александра Александровна БРЕЖНЕВА

Дальше я предлагаю терпеливому читателю пофантазировать насчет успешности нашего с Александрой Александровной тандема, а также придумать 5-10 искрометных шуток относительно. Автору самой искрометной – положенный приз и подарок, медаль там, или морковка корейская.
Готовые анекдоты запретим, пожалуй.

Самые большие путаники – это, конечно, работники железной дороги. Чего, казалось бы, стоит запомнить, что занавески должны быть чистыми по максимуму, а туалет – засранным по минимуму, но нет же, снова и снова путают. Итог все тот же – занавески стирались в последний раз тогда же, когда и свадебное платье моей матери, с учетом того, что в восемьдесят девятом из этого самого платья получился превосходный новогодний костюм для меня, от которого впоследствии немалых трудов стоило отстирать на совесть приклеенные бумажные снежиночки.

Чтобы зайти в туалет, я закатываю штаны по коленки, в духе и стиле торопыжки, который хронически недоедал и даже проглотил чего-то там, сердешный.

Однако же ладно. Хотя ясно, что об чистые занавески пассажирам куда приятнее вытирать прихваченное из дому яблочко и извозюканные в куре и грече руки, не об куре, в общем-то, речь.

Речь о том, что есть путаники, могущие дать некоторую фору работникам жд с ручною, ножною и занавесками.
Это пассажиры поезда «Ужгород-Москва».

Обонять пассажиров, едущих из Ужгорода, начинаешь еще на киевской платформе. Осязание приходит пятью минутами позже и не отпускает до самой Москвы. Контактная импровизация – конек этих милых людей, с той лишь поправкой, что ключ фантазии иссякает начисто в момент наступления собственно контакта.

- Ты спы, спы, дєвочка, - говорит импровизатор, контактируя со мной путем возлежания сверху и перегара, - я тут трошкы посыджу нэдовго.

- Вуйки з полоныны, - говорит мой папа со знанием дела, - упали со смэрэки, тут-то хвост и отвалился. А если уж хвост отвалился, то и в поезд вполне себе пустят.

- Ты сноб, - говорю я и стараюсь испытывать к вуйкам нежность.

Нежность не заставляет ждать. Привычные к падению со смэрэк вуйки заправски падают с верхних полок навстречу паспортному контролю. Нежность достигает апогея – вуйки, на первый взгляд совершенно неотличимые, оказываются разными, как Бонч и Бруевич, Клара и Цеткин, Маркс и Энгельс.

Добрая половина вуйков слыхом не слыхивала ни про какой паспорт. Те вуйки, которые слыхивали про паспорт, не выделили из пространных описаний этого нехитрого предмета ключевые слова «свой» и «личность», отчего в паспорте красуются фотографии жен, детей и кума Васи, каждая – с соответствующими фотографии подписями. Вуйки, по странной случайности прихватившие паспорт не женин, а свой собственный, не имеют фотографии вовсе. Имеющие фотографию (таких, скептик, оказалось совсем немало) забыли сменить ее в двадцать пять, и сейчас, в тридцать шесть, напрочь не могут припомнить, как, собственно, это произошло.

Счастливые обладатели собственного паспорта и двух фотографий, о которых сам боженька велел думать хорошо, делать добро и бросать в воду, сплоховали с миграционной картой.
Скучные, лишенные фантазии люди поступают с миграционной картой единственно, по их мнению, возможным банальным образом: заполняют последовательно правую и левую половины. И это – в то время как с этой самой картой можно делать много веселого и интересного!
Вот – всего лишь несколько способов:

1. Забыть о ней, мотивируя отменным качеством самогона кума Васи.
2. Отказаться от нее, мотивируя вольно переработанной фразой типа «назовите хотя бы одну причину, руководствуясь которой я признаю необходимость этого, в общем и целом, бесполезного, предмета».
3. Взять карту и использовать по прямому назначению (далее следует вереница способов, каждый из которых, в свою очередь, требует подробного описания).
4. Взять карту и отдать пограничнику чистой, мотивируя неумением писать, корявым почерком, плохим зрением и подагрой.

Впрочем, редкая семья обходится без зануды, неудачника и выскочки, миграционную карту заполнившего. Сам зануда жалеет об этом, чуть только пограничник начинает необоснованные придирки:

- Вот что это у вас тут написано, - щурится пограничник в карту, на которой, как и было сказано, отражены многократно усиленные подагра и кумов самогон, - цель визита – «ЛЕС ВАЛИТЬ»?
- Дак лис жэ йиду валыть! – оправдывается зануда, неудачник и выскочка.
- Куда? – взвизгивает пограничник. – Что вы написали в графе адреса?!
- Напысав – «ЛИС». В лис жэж йиду, э?

К счастью, подобный сценарий все же редкость. Вуйки сходят, все как один, под Таганрогом, среди бескрайних полей. Пункт назначения и принимающая сторона – лес, как и было сказано.

И, хотя что-то подсказывает мне, что именно таким видит средний москвич среднего «хохла», стараюсь не впадать в глупости и крайности.
Вот, например, небо над парком вчера. Серое такое небо, а кажется совершенно белым в сочетании с черными деревьями. Потом на деревья садится ворона – одна, две или даже три. И становится совершенно понятно, кто здесь на самом деле черный, а кто – нет, и что существуют вещи, которых в присутствии Паганини можно, в общем-то, и не делать.

Очень красиво, вот что я хочу сказать.

Я – доморощенный сноб, это ясно как божий день, как то, что живу я в восточном гетто, Верлен – чмо, Гренка - лох, а Кулыгина из сорок первой квартиры уводит мужа из семьи.

Вдобавок я поняла, что меня не оставляет равнодушной лосиная молодецкая гиперактивность мальчиков возраста лолиты. ЛМГ – это лихой удар кулаком в стену, всегда уместный и очень целесообразный, удалые забеги в людных местах, этсетра, этсетра. Это напоказ порезанные руки Саши Г. – суицид для жизнелюбов, лайт, софт и соу слим, откровенный, как сталь клинка.

Я выше прочих на восемь этажей (чьертпобери шестнадцатиэтажки), балкон реет, я вдыхаю чюдный весенний воздух, выдыхаю углекислый газ, и бросаю в прохладную ночную рябь равнодушные поплавки своих взглядов.